ДИМАШ ОТКРЫВАЕТ НЕ ТОЛЬКО ВСЕ ДВЕРИ, ОН ОТКРЫВАЕТ ЛЮДЕЙ…

Когда таксист в Чехии, рандомно вызванный через «Uber», сказал, где он родился, я подумала — так не бывает. Не бывает, чтобы первый человек, встретивший нас с дочерью в аэропорту Праги, оказался родом из Казахстана. Но реальный человек реально вёз нас в отель и на чистом русском рассказывал:

— В Джезказгане я родился. В Праге 25 лет живу.

— Вы же город знаете. Можно Вас на завтра ангажировать — Прагу нам показать?

Но Андрей сказал, что идёт на концерт. Меня аж подбросило.

— Вы знаете Димаша? — глупо спросила я, будто в Праге одна пригодная для концерта площадка и один пятничный концерт.

— Знаю, — улыбнулся Андрей. — Я рокер со стажем, музыку понимаю и люблю. А Димаша за его труд сильно уважаю. Одного таланта мало. Любой музыкант понимает, сколько он пашет для такого результата.

— И на первом концерте были? Андрей покачал головой.

— Тогда почему сейчас идёте?

 — Сейчас иду потому, что год назад я услышал «Историю одного неба»…

Было 11 часов вечера, когда таксист Андрей высадил нас с дочкой у гостиницы. Мы постучали в закрытую дверь, никто не отозвался… Примерно в километре от нашей запертой гостиницы нашёлся другой отель. Нам дали номер, горячую воду и вайфай. Мы согрелись. Я открыла страницу ЕФК и увидела репортаж о встрече Димаша с фанатами у студии «Ocko». Димаш стоял на пражской улице. Он был в лёгком жакете. Последнее, о чём подумала в ту ночь: спасибо папе Канату за наброшенную на плечи сына куртку.

Утром нужно было как можно быстрее решить вопрос с дальнейшим проживанием. Был день концерта, и я сразу натянула на себя мерч Димаша. Это не забыла. А вот какой номер комнаты, в которой ночевали с дочкой, убегая на завтрак, обе не посмотрели. Пришли с виноватым видом на ресепшен. «Оу, Димаш, — сказала сотрудница и спросила понимающе — Хоть как зовут-то Вас, помните?»

Администратор запертой вчера гостиницы в этот раз была на месте. Бремя общения снова легло на дочь, из их разговора я поняла одно слово: canceled. Нашу бронь отменили. Мы не предупредили заранее о позднем прибытии, как, оказывается, полагалось. Нас спас человек, вышедший из дверцы за спиной администратора.

Посмотрел на нас с дочкой, оценил обстановку, что-то сказал на чешском, и я снова поняла только одно слово: Димаш. Ну не зря я отстояла в Астане эту очередь за мерчем — наш Димаш помог нам снова. Человек оказался владельцем отеля и пояснил: «У меня сегодня весь отель благодаря Димашу занят. На ваш номер уже были клиенты, но не оставлять же вас на улице».

«Крутой он — твой Димаш, — признала дочь, — открывает все двери. — Он открывает людей, — сказала я, — а это гораздо сложнее».

Мы поднялись в свой номер, дочь выглянула в окно и сообщила: «Я нашла Димаша». Через дорогу от гостиницы, метрах в 100 от неё, виднелся зал «Фортуна», в котором через несколько часов, … нет, я не верю, мы так долго к этому летели, ехали, шли, бежали.

Я не выдержала, пришла на концерт за полтора часа до его начала. В моём партере публика, стараясь быть чинной, спокойно занимала места. Но мне казалось, я слышу, как стучат от нетерпения сердца. Сектора повыше не стеснялись, они сразу начали фанатеть, ожидая Димаша. В это время сверкающие буквы «STRANGER TOUR» на сцене то выдвигались в зал, становясь крупнее, то уезжали обратно вглубь, уменьшаясь в размерах. Можно было поймать ритм и настроить дыхание: вдох — буквы на авансцене, выдох — они в глубине. Сцена дышала и предупреждала нас: дышите сейчас, потом забудете, как это делается.

Димаш начал концерт без раскачки, уверенно, дерзко и тепло. Не знаю, как это всё сочеталось, но было именно так. Он сразу создал такую атмосферу, что никто не чувствовал холода в зале, не вспоминал, что на дворе промозглая осень, сумерки, что кому-то несколько часов назад негде было ночевать, а кто-то после концерта поедет в другой конец города или в другую страну.

Димаш просто улыбнулся, и всё забылось разом. Остались только зал и бешеная энергетика Артиста. И умение околдовать, довести до исступления, а потом вдруг успокоить взглядом, согреть улыбкой. Он пел невероятно сложные вещи неземным своим голосом три часа подряд.

Трибуны фанатели, подпевали, танцевали, откликались, любили. Когда Димашу нужно было, чтобы зал запел — зал пел. Чтобы начал танцевать — зал танцевал. Пел на казахском, русском, китайском, английском, испанском — как скажете, Димаш. Он впервые, на моей недолгой «концертной памяти», доверил залу песню, с которой в своё время в одночасье завладел миром: предложил допеть «S.O.S.» за него, и зал старательно вывел «Dodo l’enfant do», заслужив одобрение шефа.

Народ не собирался отпускать Артиста, не зарядив своей любовью его батарейку жизни до 100%, не получив от него света и тепла, которые будут греть до следующей встречи. И Димаш, не привыкший быть в долгу, выбирался на край сцены, рискуя с неё свалиться. Он раскидывал в объятьях руки, которые только что пожимали президенты. Чтобы самые простые, самые отдаленные зрители поняли — «he loves them more».

Волны любви шли со сцены и обратно. Димаша не снесло этим цунами, может, только потому, что почти весь концерт его держали за руку. И он держал. И все действительно в этом нуждались.

А потом он запел «Небо». И тихо стало в рядах позади. Только в коротких паузах было слышно, как всхлипывает Dear рядом и повторяет «te amo, Димаш, México te ama». Наверняка то же самое вокруг мысленно говорили на словацком, чешском и английском языках. «Мы любим Вас, Димаш, — думала я на русском, забыв другие слова, — как же мы Вас любим». И, в очередной раз пережив с ним исполнение «Неба», решила, что больше не буду бояться, что Димаш, глотнув на сцене воды, забудет завернуть крышку бутылки и всё разольется. Я знаю, — он умеет ходить по воде.

Димаш импровизировал на ходу. Главной импровизацией того вечера была его улыбка: светлая, нежная, детская, ободряющая, мудрая, смущенная, счастливая, задорная, чарующая, благодарная. И обалдевшая публика, давно не видевшая Димаша таким, первые две песни приходила в себя, но уже после «Олимпико» устроила овацию. Мой партер встал. Димаш сделал знак музыкантам, чтобы они пока не начинали следующую песню.

Он купался в любви и овациях. И их ему полными ладонями отгружали. Благодарили. И Димаш благодарил весь вечер. Чехию, девочку Софию, спевшую для него песню Уитни Хьюстон, танцора из зала, зажигавшего на своём месте и застеснявшегося на сцене, Игоря Крутого, всех зрителей, команду, «Singer», снова зрителей, авторов песен, родных, ещё сто раз зрителей. Отдельно — Раушан, которая руками сделала над головой сердце. Полными нежности и гордости глазами он смотрел на Мансура, поблагодарившего зрителей за то, что пришли «на мой, ой, на концерт моего брата». Зал подолгу аплодировал всем, кого называл Димаш, и было видно, как этот отклик трогает его сердце.

По диагонали в ряду передо мной сидела семья: папа, мама и ребенок лет пяти-семи. Мальчишка уснул у отца на коленях. Отец смотрел концерт, не шевелясь, боясь потревожить ребенка. Он забыл, как дышать, о чём и предупреждала заставка перед началом концерта. Только глаза выдавали степень его восхищения. Но после «Неба» он сам разбудил сына, поднял на руках, повернул лицом к сцене и сказал: «Посмотри на него, сынок».

Площадка в Праге была небольшая, концерт уютный, ламповый. Казалось, такую почти домашнюю атмосферу уже невозможно повторить. Но что сотворил Димаш в Дюссельдорфе?! Если в Праге первая стоячая овация была на третьей песне, то тут он поднял зал уже после «Golden». Буквально. На ноги.

Димаш снова был расслаблен. Мил. Горяч. Грациозен. Очарователен. Дерзок. Обаятелен. Он был хулиганом и сорванцом. Пророком и хранителем. Волшебником был. Он был сама нежность, страсть и любовь. Музыкой был и словами, идущими от сердца. Душой. Поцелуями. И улыбкой. Он был искусством, и в таком голосе, что ещё раз охрипли выжившие после предыдущих концертов соловьи.

Если кто-то уцелел после ошеломительного старта, у Димаша было ещё. Он дал такой харизмы, что после «Fire» никто уже не пытался сохранять самообладание, вспоминать: где ты, как тебя зовут и что дальше. Нужно было просто довериться этому фантастическому непредсказуемому Димашу, дальше он всё сделает сам. Дальше — космос. Поскольку в этот раз Димаша не держали за руки почти весь концерт, он оторвался сам и забрал туда всех.

Он делал с залом всё, что хотел. Один лишь раз этот податливый, сговорчивый, благодарный зал вышел из-под контроля, когда после «Истории одного неба» стоячая овация длилась несколько минут. Димаш был благодарен, смущён и растроган. Он впервые на моей памяти не находил слов, а, прижав руку к груди, только повторял: «Thank you very much, thank you, thank you». И с его лица не сходила божественная счастливая улыбка. Зал утопил родного человека и артиста в аплодисментах и любви. «We need to continue», — наконец сказал Димаш, и непослушные зрители позволили себя уговорить. Среди португальской, испанской и английской речи, что окружала меня весь концерт, после «Неба» я услышала единственную фразу на русском. Её сказал мужчина лет 35, от силы 40: «Он, черт побери, гений!»

Красивая молодая девушка, немка, в ряду передо мной, весь концерт непрерывно качала головой из стороны в сторону: нет, так не может петь человек. У девушки глаза огромные, она ещё навела крупные стрелки. Не глаза получились — озёра. После овации Димашу после «Истории одного неба» она обернулась в зал. На девушке уже не было стрелок. А в озёрах стояли слезы. Я тоже посмотрела вокруг: все мейки, старательно нанесённые перед концертом, куда-то делись, кто-то с подтёками чёрной туши потрясённо смотрел на сцену. Про стрелки уже никто не вспоминал. Так за 15 минут вся косметическая промышленность мира проиграла одному Димашу.

«Я надеюсь, что годика через два буду гостем на концерте Мансура», — сказал Димаш в Праге. В Дюссельдорфе он снова отдал ему сцену и не ушёл перевести дух, хотя за секунды до этого высекал искры вместе с лихими домбристами. Мансур играл, а Димаш из глубины сцены слушал. Мансур играл хорошо, Димаша отпустило, он присел возле барабанщика, попил водички. С его лица снова не сходила улыбка, на этот раз одобрительная — видели, что творит?! Он расслабился настолько, что пританцовывал под аккомпанемент брата. Зрители тепло встретили номер Мансура, аплодировали и скандировали его имя. Но на экранах телефонов Dears, снимающих концерт, всё время, пока он играл, был сидящий, улыбающийся, пьющий воду, танцующий на заднем плане, аплодирующий и совершенно умиротворённый Димаш.

После концерта меня забрала дочь. Мы ехали в трамвае в свои апартаменты, а напротив нас сидели тоже мама с дочкой. Девочке не больше 10 лет, она положила голову маме на колени, глаза ребенка закрыты. Из сумки у мамы виднелся сложенный в несколько раз флаг. «Венесуэла?», — спросила я. «Эквадор», — ответила женщина.

«Так далеко», — сказала я. «Димаш», — ответила женщина. На этом имени девочка открыла глаза, они сияли.

Раиса И., Евразийский фан-клуб Димаша Кудайбергена (ЕФК)

Фотографии: Прага, Дюссельдорф